Новая война. Спасение в радиотени

Новая война сразу покажется очень странной - будто гуляешь вокруг радио-локационных станций. В полях стоят и стационарные, и мобильные антенны с размахом в 10-30 метров, но высотой всего 1-2 метра, которые своим излучением уничтожают все живое. И противодействовать этому голыми руками невозможно.

    Где-то на западных границах то ли своей, то ли соседней страны пришлось встретится с одной из таких систем. Их излучение катится до живого существа не сразу, а, примерно, со скоростью приливной волны, хотя само по себе излучение, похожее на радио, распространяется гораздо быстрее. Дело в том, что различные участки широкой антенны постепенно подстраивают свой диапазон под соседний так, чтобы возникала когерентность и пространство, метр за метром, поражалось бы такими наложенными невидимыми лучами все уничтожающими на своем пути. Каждую станцию обслуживало всего 2-3 военных в иностранной форме.

    Попав однажды осенним пасмурным днем под такое излучение наспех построенной из сырого бетона и металла стационарной станции, я с полным спокойствием понял, что шансов уже же нет просто никаких, и мне осталоась пара минут до конца... Инстинктивно смещаясь в сторону от фронта волны неожиданно наткнулся на другую такую же мобильную станцию, установленную на военном внедорожнике типа Humvee. В "радиотени" этой машины было спасение, и я спрыгнул в небольшую яму, окопанную вокруг автомобиля и обнесенную колючей проволокой. Волна медленно прошла, все уничтожив, а я, оглушенный, остался невредим, но, увы, меня заметили и военные, и какие-то их подчиненные в потрепанных гражданских пальто. Военные указывали на меня руками и, громко крича, послали ко мне сразу троих - главного с лицом фанатика с двуми городскими дядьками-подручными, а сами вернулись на свой пост.

    Эти трое попытались меня схватить, но нарвались на упрямую рукопашную. Мои удары сначала не были сильны после шока, и их гладковыбритые жестокие лица с водянистыми глазами продолжали наступать до тех пор, пока мне не удалось собраться и несколькими очень сильными ударами положить без сознания у кирпичной стены их главного, разбив в кровь свои кулаки. Остальные двое просто грустно остановились, и я понял, что им не очень хочется продолжения, и не хотелось с самого начала. Подумал вскользь, что, несмотря на новейшие "тихие" технологии, навыки боевых искусств никогда не бывают лишними...

    С мрачной решимостью, еще ничему не радуясь и не сводя с них напряженного взгляда, я постепенно отдалялся от проклятого места в свою сторону, не понимая, как остался жив...

Ты в осени, а я уже в зиме

Ты в осени еще живешь, а я уже - в зиме,
И каждый временем своим как может правит,
Нас разбросала жизнь в забавной кутерьме,
Никто в чужое не войдет, чужое не исправит

В груди застыл прозрачный вздох моей любви
В ответ твоим призывным взглядам,
Не наступившая под знаменем зимы
Разбилась льдинкой страсть под маской маскарада

Я не возьму твои две теплые руки
Своими инеем покрытыми руками,
Не встретятся две разные реки,
Касаясь временами берегами

Не слиться нам в объятьях никогда,
Как двум столетиям не слиться,
Я буду вечно ждать в зиме тебя,
А ты из осени всегда ее страшиться

Моя снежинка падает на желтый лист,
А желтый лист - такой сухой и мятый,
В метель вплетается ветров осенних свист,
И весла у реки с уключин сняты...

2021.12.01, Москва, А.В.С.

Город под городом

Вдруг прошел слух, что в этом древнем южном городе над родственницей - девяностолетней женщиной надругались, и вышел на улицу, чтобы разузнать, так ли это, и кто обидчик.

    Не успев подойти к своей машине, неожиданно оказавшейся тут из другого города, обнаружил, что она самостоятельно тронулась и довольно быстро поехала , но не побежал следом, наблюдая, как она, отъехав сотню метров, развернулась обратной петлей на девяносто градусов, и не нарушая встречного движения, скрылась в переулке направо.

    Свернув туда же, оказался в пустынном тупиковом дворе, замыкавшемся грязным домом в несколько этажей, переполненных возбужденными молодыми людьми. Крикнул им, спрашивая, что известно об обидчиках родственницы и о машине? Толпа стала галдеть, прыгать, как стая бандерлогов, указывая на щуплого паренька в другой конце двора, вышедшего и присевшего на камень перед небольшим домиком напротив. По гнусному местному обычаю он попытался оскорбить фразой "ты стал девочкой из-за поруганной родственницы", но получивши жестко приближавщийся ответ "нет, это ты стал и сейчас еще раз станешь", бегом поканул двор.

    Снова обернувшись к толпе на балконе стал спрашивать, что передали в новостях о его машине, но все так громко галдели, что услышали только конец сообщения, из которого стало ясно только то, что ее хоть и видели, но неизвестно где.

    Дальше нашлись, как всегда, участливые прохожие, смуглые женщины и мужчины, похожие на какие-то перемешанные ближневосточные народы, охотно советовавшие для демонстрации своей мнимой осведомленности  обратится к кому-то из их знакомых за решением обоих вопросов.

    Кто-то показал на малорослого и единственного несмуглого пожилого худенького человечка, который когда-то был когда-то чьим-то военным и даже военно-воздушым представителем в этом городе, но, потеряв должность, остался там же жить и опустился, причем даже в буквальном смысле. Он пригласил к себе вниз по лестнице, сделанной из тонких дощечек ящичков из-под спиртного, под землю на глубину пары метров, где вокруг спуска было устроено жилище с грязным каменным полом в песке с подобием лежанки и стула.

    Хозяин, предложив выпить, но получив отказ, сам налил себе местного самогона в небольшлй граненый стакан, плеснув на землю - "братьям", хлестанул, а после и упал. Местная его жена из соседней комнаты-норы объяснила, что он вряд ли чем-то мог помочь вообще.

    Поднявшись наверх и выйдя на узкий тротуар замызганного дома, наткнулся на других людей, на мой вопрос показавшись на подземный дурно пахнущий не то ресторан, не то бордель, куда пришлось спустится, обнаружив омерзительное зрелище из стоящих в ряд небольших столов с грязными керосиновыми лампами, у которых вместо стульев стояли постели, покрытые чем-то нечисто-серым и мятым, вполовину обычной величины, а на каждой была пара опухших смуглых полноватых людей обоих полов, пивших дешевое пойло и спаривающихся. Они уже не могли передвигаться иначе, чем ползком. Один выполз на спине и признался, что это он дал повод слухам и зажмурил полное сальное лицо, ожидая расправы. Но ударить его было слишком омерзительно да и не за что - он настолько обрюзг, что ни на какое подобное действие не был способен.

    Стало понятно, что проблемы с родственницей, наверное, и не было вовсе, осталось только найти машину, но вдруг в голову пришла мысль, что показанный мне город, располагавшийся сразу под реальным городом, не настоящий. Он имел население, похожее только на развращенных каджей, совсем не похоже ни привычками, ни внешне на его настоящее христианское население поверхности. 

    Тревожила мысль, а не является ли место под городом его настоящей духовной сутью или скрытой душой? Но оглядев низкое небо из плотных серо-красных облаков, упиравшеейся во что-то твердое, понял, что это один из тех несчастных миров, в который не надо никому попадать, а попав - постараться побыстрее покинуть. Но он отчасти реален - ведь мерзкие пары его иногда поднимаются и отравляют людей. 

    Это было показано, как новое шокирующее реальное знание,  глубоко вонзившееся в память, как и другие иные миры.

Катакомбы, тьма, свет и влага

Вместе с А. оказались в неглубокой сети пещер, пробитых в холмах и уходящих немного под землю. Над всем миром трепетал полный мрак, а тут хоть какой-то свет, будто от свеч или лампад, но людей не наблюдалось  нигде.

 

Система пещер была связана между собой такими широкими проходами и коридорами, что двое могут свободно разойтись, а некоторые имели пробитые в стенах небольшие окошки, сквозь которые видны дальние соседние через проходы помещения, также наполненные небольшим светом. Ощущалось, что там может кто-то быть, и даже точно кто-то есть, но кто - не видно. 

 

Мы находились в достаточно просторном помещение с невысоким потолком со спальными проемами в стенах между колоннами. Я вышел в соседнюю темную пещеру по нужде, но когда глаза привыкли, я понял что это подземный храм, за спиной во всю стену темнела влажная фреска, с которой потихоньку стекала вода вперед по наклонному в 10-15 градусов лотку шириной до двух метров, и покрывала на несколько сантиметров крупную гальку, мелкие камни и песок. Лоток походил на огромный греческий ящик-подсвечник, где вместо песка - вода. Хотя вокруг обстановка не отличалась чистотой, но в воде была неземная чистота, происходившая не из родника или реки, а из воздуха и образов.  

 

Подойдя ближе, я зачерпнул этой воды и окропил ей весь весь пол, очищая его. И потом этой же водой омыл крестообразно  лоб и лицо и стал рассматривать большое количество великолепно написанных улыбающихся мужских и женских ликов в стиле "сфумато", который использовал великий Леонардо, но намного древнее. Глаза людей, исполненные добротой, искренностью и истинной доброжелательностью, призывали присоединиться к их обществу. Образы выглядели словно живыми со своими одухотворенными ликами под покрывалами, скрывавшими фигуры и плечи. Прекрасное творение  содержало еще и некую тайну, за живописью чувствовался еще один открытый проем, но не в пещеру, а в иной мир, из которого в этот мир шла неодолимая сила. Размеры фрески впечатляли - шириной до восьми, а высотой до трёх метров. 

 
Изображение сначала не отличалось от темных стен до тех пор, пока на него не начинали смотреть глаза, а под взглядом оно постепенно начинало излучать свет, становившийся все более ярким. 

 

Я вернулся обратно в нашу пещеру сообщить, что по соседству найден подземный храм. Моя А., решив принять омовение, лежала в небольшом корытце, щедро намыливаясь полностью. Я с удовольствием присоединится к ней. Скоро закончив, мы сразу оказались на удивление очень чистыми, сухими и одетыми. 

 

Выглянув наружу и поднявшись на уровень выше к поверхности земли, мы увидели очень простой архитектуры заброшенный белый храм без украшений с небольшой главой, увенчивающей продолговатое прямоугольное помещение, построенное не ввиде креста, а ковчега. В полной тьме храм, как и фреска, стал потихоньку проясняться, а в его окнах появился жёлтый лампадный свет. 

 

Не оставляло странное ощущение не только какого-то недавно прошедшего катаклизма, лишившего планету света, воды и чистоты, но и ощущение чуда, что всё-таки свет и вода неистребимо возникали сами по себе от присутствия человека. И свет во тьме светился, и влага текла, и тьма не могла их объять.

Осознание человеческой божественности (Homo homini deus est)

Под землёй недалеко от ее разбитой поверхности передо мной оказалось три ничем не примечательных фигуры: двух девушек и юноши,  и первые секунды в этом не было ничего необычного. Но вдруг все плавно, но безвозвратно стало меняться: размеры, время и наполняющая их сущность...Как во сне, но наяву...И повлиять на это никак и ничем было нельзя.

    Неожиданно я стал становится прозрачным, сливаясь с воздухом, молекулы которого увеличились до размеров планет и их спутников, вращающихся по эллиптическим орбитам как друг около друга, так и вокруг этих людей, несоизмеримо выросших до гигантских размеров и напоминающих фигуры демиургов или олимпийских богов. Три фигуры, парящие на целую половину Вселенной...Время стало растягиваться, звуки стали на несколько октав ниже, вибрации реже, свет стал физически, как вода осязаемым, а видимое общение людей величественно замедлилось. 

    Мне показалось нереально божественным, что они в этом раскрывшемся потенциале были настолько совершенны, что могли общаться и понимать друг друга через половину видимого пространства, соединяясь вместе для создания новых идей, чувств, звуков, конструкций, вещей, и даже чтобы давать новую жизнь себе подобным. Это великолепие мерцало в обратной перспективе словно подводного сияния, исходящего из бесконено удаленного центра, вонзающегося в провал вечности  позади и повыше фигур. Я увидел сразу всех поблизости, кто сидел, стоял, шел, грустил, улыбался, переживал...

    Наполняющая пространство  божественность полностью перекрывала все до единого естественные челоческие недостатки, и даже усталые, пьяные, старые, неумные, нечистые и вздорные люди переставали смотреться низко, замолкая на ходу, приостанавливаясь и постепенно наполняясь давно и безуспешно ожидаемым пониманием. В каждого, как в яму, вливались духовные потоки сверхъестественного потопа, смывающего ветхое и отжившее. На чашу весов людских достоинств с огромной скоростью спикировала молнией многотонная железная комета, обнулив чашу недостатков. 

    Это стало очевидным при взгляде моего нового осознания, устремившегося к размерам микрокосмоса. Опущенное и избитое друг другом человечество вновь неспеша и неуклонно поднималось до дивных вершин мироздания, а мой собственный центр энергии физически пульсировалал от сладости вливавшегося  недоступного прежде познания центра мира. 

    Что-то смутно вспомнилось из наставлений великого геронты древних патериков, прежде таких нереальных, а теперь простых и ясных, как звёзды...я увидел его небольшие светло серые глаза, полные слез радости.   

    Мир встал на забытое тысячелетия назад свое прежнее место, начав вращаться на своей новой незыблемой оси. Блудные и неприкаянные гармония и порядок с достоинством возвратились в свой покинутый дом под такими разными, но внутренне едиными музыками всех небесных сфер...

Милая крошка - Cielito lindo

 

(Cielito lindo - эквиритмический перевод)

Dedicado a Marina Kostyukhina, mi primera profesora de Espanol

С темных скал к нам в долину
Милая крошка тайно спустилось,
А очи ее - как маслины
Так игриво и нежно светились

(Припев)
Ай-ай-ай-ай,
Пой вместо плача,
Весельем песня наполнит сердца,
Радостью и удачей

Орел, что любимой покинет гнездо,
Другому отдаст награду,
Такого орла никогда ни за что
Жалеть, моя крошка, не надо

Ты милую мушку у алого рта
Покрой же мантильей, о дева,
Чтоб мир не слепила твоя красота,
А ревность во мне не горела

И каждый коротенький свой выходной
Иду на тебя любоваться,
Но праздник кончается, надо домой,
Обратно пора возвращаться

От сердца до сердца, от дома до дома,
Меж нами всего лишь полшага,
Пока твоей мамы нет дома
Меня обними ж, однако
 
Одну лишь стрелу озорник Купидон
Выпустил в сердце, играя,
И ранил меня, и теперь я влюблен,
Как жить без тебя не знаю!

(Припев)
Ай-ай-ай-ай,
Пой вместо плача,
Весельем песня наполнит сердца,
Радостью и удачей

__________________________

Cielito lindo

De la Sierra Morena,
Cielito lindo, vienen bajando,
Un par de ojitos negros,
Cielito lindo, de contrabando.

(Estribillo)
Ay, ay, ay, ay,
Canta y no llores,
Porque cantando se alegran,
Cielito lindo, los corazones.

Pijaro que abandona,
Cielito lindo, su primer nido,
Si lo encuentra ocupado,
Cielito lindo, bien merecido.

Ese lunar que tienes,
Cielito lindo, junto a la boca,
No se lo des a nadie,
Cielito lindo, que a mi me toca.

De domingo a domingo
cielito lindo te vengo a ver
cuando ser domingo
cielito lindo para volver.

De tu casa a la mia,
Cielito lindo, no hay mis que un paso,
Antes que venga tu madre,
Cielito lindo, dame un abrazo.

Una flecha en el aire,
Cielito lindo, lanzo Cupido,
y como fue jugando,
Cielito lindo, yo fui el herido.

https://youtu.be/YywnlQpSdEc

Две невесты

  Когда годы подошли к тридцати, пришло время подумать и о невесте. Эти занималась моя бабушка. Вера. Имен невест я не помню, неизвестно даже, были ли они в том мире, который был чем-то похож на наш прошлый мир восьмидемятых двадцатого века, но более благоустроен и спокоен:  родители обеих невест ездили на автомобилях и всегда супружескими парами, наполняя багажники дарами сельской жизни, но выглядело это более интеллигентно и культурно, чем обычно.

    Обе невесты были скрипачки, натуральные красавицы, обе светло русые, почти блондинки со слегка вьющимися волосами и искренними светлыми лицами с открытыми миру серыми или голубыми глазами, поднятыми к горизонту и выражавшими спокойную готовность связать свои жизни навечно с супругом, и, пройдя через венчание, отдаться всецело семейному очагу.

    Одна, первая невеста, была повыше ростом и уже ночевала в одном доме со мной. Она была мне уже знакома и сердечна. Мы о чем-то изредка немного говорили, когда она подходила близко и заглядывала в глаза с полуулыбкой. Другую же привезли родители на своем автомобиле и расположили в строении, типа дома культуры с актовым залом, чем-то похожим на шведский дом, как у Тарковского в "Жертвоприношении", но светлом, с белыми стенами и прозрачными окнами, пропускавшими немигающий свет внутрь. 

    Вообще в том мире время будто остановилось и все было наполнено покоем настолько, что люди, говоря или делая что-то в одном месте, давали о себе знать за многие километры. Настолько был недвижим воздух и стояла тишина. На дворе было прохладно, как зимой на морском побережье, но сухо. Все было упорядочено и безмятежно.

    Единственным мучением было мое размышление о невестах. Взяв любую, я бы невольно нанес травму другой. И я думал в безвыходности, как бы избежать этого выбора, который должен был совершиться после выступления обоих девушек в этом концертном зале с ровным полом и огромными, но старомодными окнами.

    Я проснулся утром, но будто бы и не спал вовсе в размышлениях. Моя бабушка с утра относила разные вкусные необычные блюда  родителям обеих невест - это были вторые блюда в тарелках, накрытыми другими тарелками и завернутыми в полотенце. Я же отчаялся и думал, что Бог с ним, выберу ту невесту, которая уже со мной была под одной крышей, а второй даже не дадим знать и грядущем выборе...

    Наступил полдень и мы собрались в концертном зале. Я смотрел ноты пьес, которые собирались исполнить мои невесты. Ноты были напечатаны на каком-то гибком пластике бежево-серого цвета, а не на бумаге, что напомнило о том, что это все-таки был како-то иной мир...Как же они, мои невесты, были обе прекрасны, похожие на античные скульптуры, на две Венеры, величественные и непогрешимые. И, о, да, выбор был невозможен настолько...и я проснулся...

    Проснулся еще раз в смятении, постепенно приходя в себя, начиная понимать, где я...и со слезами обнял за шею мою единственную радость, которая уже выбрана также, как и во сне, вместе с моей бабушкой, выбрана и уже четверть века со мной, с которой у нас уже многое свершилось, чье сердце бьется вместе со мной, мою живую и настоящую. И это все здесь и сейчас - в нашем прекрасном мире, на границе между землей и небом.

Белым белое бело

  

Снег не тает, засыпает
Нити золотых огней.
Город сладко засыпает,
А я думаю о ней

Деве, суженой и маме.
Есть ли кто еще родней?
Иней с ней, елей на раме,
Синий-синий след теней

Голубые рвутся нити
Над крестами куполов.
Спите? Встаньте, посмотрите
Сколько звезд на сколах льдов

Разве кончится когда-то
Снегопада тихий сон?
В ночь уносится фрегатом
Он за ней...за нею он...

Ночь проносится несмело,
Мелом мели замело,
Намолилось и созрело
Белым белое бело